auditress

Про W&P снова. Я, кажется, про ВВС все поняла и могу теперь спойлить, что будет и чего не будет.
Война будет на полторы серии, и в 4-й начнется не сразу. Собственно войны не будет, будут герои на войне, война закапсулируется вокруг них как обстоятельство действия. Соответственно все военные эпизоды распределятся по четвертям, четверть -военначальникам для связки действий, по четверти Андрею и Пьеру, по осьмушке братьям Ростовым. Несмотря на наличие нескольких пейзажей с войсками, это будут средние планы - такие, какими смотрит на вокруг себя человек, но не Бог. Чего не будет: не будет Бородина, будет некое безликое сражение, не будет артикулированного Тушина, Анатолю не отрежут ногу, а если и отрежут, то не за то, не потому что война в ужасе и величии призвала всех, и хлыщей, и ловеласов, и с каждого свое взяла и всех сравняла, и не затем, чтоб последней этой жалостью научить Андрея любви, а потому что девочку обманул. И уж точно не будет никаких белых рубах. Думала сначала, что они забудут про Марью и Ростова, все ж таки не Бони и Стасси, зачем классической любовной истории вторая некомическая пара, но нет, понимаю, не забудут и сделают обязательно, но сделают любовный хеппиенд или прям при спасении в Лысых горах или придумают краткую сцену любовной встречи после войны - безо всяких послевоенных их мучительных исканий. И все это потому, что ВВС W&P - это Family actualy, если кто помнит эту милую рождественскую сказку Love actualy, о том как связанные между собой работой, знакомствами и случаем люди, в броуновском движении обстоятельств тяжело работают для обретения своей любви, и таки ее зарабатывают. Вот W&P -это то же - как люди, ошибаясь и страдая, пытаются создать себе семью, именно даже не любовь только, любовь, не имеющая целью настоящий сердечный брак - фейковый фейк для Толстого, это они правильно поняли. Но ВВС, в отличие от Толстого, в W&P дорога мысль семейная. Есть ли там эта семейная мысль у Т., конечно есть, она идет важной второй мелодией, и когда Т. закончил с движением народов, он в эпилоге построил свой идеальный мир (уже и бесстыдно морализируя и схематизируя над телом измученного оргазмом читателя - нарисовал свою идеальную сущностную семью, даже и две, и идеального помещика, который не севооборот изучает, а душу русского мужика, и выращивает на ней невиданные урожаи). Но у Т. она вторая, неглавная, а у ВВС - единственная. У них Пьер в масоны подался от неудачной семейной жизни, единственное использование их духовных тайн это напугать любовника жены, а предел просветления - осознание необходимости простить плохую жену и восстановить семью, и Пьер пишет Элен письмо о прощении (вранье, конечно, теща в какой раз умоляет его воссоединиться с женой, и Пьер не отказывает ей из соображений научить свою душу прощать, и потому что не отстанут, но ни о каком настоящем воссоединении речи нет, живя в одном доме он уж никогда не больше не становится ее мужем, живет на втором этаже и относится к жене с презрением и опаской, занимаясь только своими "невещественными интересами"). Поэтому так разбухают в внесвойственной для Толстого пропорции другие попытки устройства семьи - Друбецкого, Долохова, Денисова, Ростова, Курагина с Мари, и не то чтоб сами эпизоды были неважными у Толстого, просто ВВС от них отсекает все иное назначение, кроме матримониального. Поэтому война будет - путь просвещения и наказания за плохое поведение в деле домостроительства: Андрея убьют, за то что не простил Наташу, Курагину за Наташу же ногу отрежут, если времени хватит, а Пьер будет 40 дней ходить в плену, пока не осознает, на ком ему над жениться.
В этой модели - оскорбительной для Толстого по отношению к мужчинам с их настоящим предназначением (для женщины семья - цель, для мужчины - средство, условие для необходимой реализации), по женщинам - соответствие полное. Лучшая героиня - та, которая сильней хочет замуж. Наташа хочет со всей страстью. В ВВС-шной Наташе этой страсти больше, чем в толстовской, ох, как хорошо они это тут сделали. Наташа, еще до своей бармицвы на большом балу, танцует мазурку с Денисовым на тренировочном балу, и когда маленький Денисов на близком расстоянии оказывается сильный ведущим мужчиной, и она первый раз подпадает под физическую власть мужчины, она ошеломлена, и это ее потрясение и причину ее они очень хорошо показали. Наташина страсть к Мужу, абстрактному ненайденному, приходит к ней как молоко на третий день после родов и распирает ее неостановимо. И мужчине, если он ею распознается как Муж, она начинает принадлежать немедленно и совершенно, поэтому она, конечно, испытывает какую-то вину перед предыдущим, ошибочным, мужчиной, но это уже неважно. Поэтому дважды по в три дня отречется Наташа от Андрея, сначала от живого, потом от мертвого, оскорбив этим бедную Марью (в первый раз та ее еще и не любила, а только пыталась заставить полюбить, а в второй раз совсем за сестру считала). И у ББС это правильно все, поэтому этот танец - запечатанной, вырывающейся из под давления страсти - он, конечно, цыганский, а не русский. Причем это даже и не Грушенька-змея, а настоящий row dirty dance, вот что матримониальность животворящая с барышнями делает. Русская была нужна Толстому для его главной мысли, народной, что все они дворянчики - плоть от плоти земли русской, ее спасут и умрут за нее. А для семейной мысли русский танец с его выхвальбой и кадрильностью - пустое дело.
Ладно, посмотрим дальше.

4 серия W&P, пара мыслей:
Как правильно, что это английский, органичный короткому "смысловому" выражению чувств, он тут, в этих прекрасных движущихся картинках, совершенно аутентичный. В русском это было бы ужасно, внимательный, подробный русский и сама толстовская нежная дворянская манера проговаривать чувства - они были бы невозможны в этом формате. Они даже не режут диалоги, они их переписывают под более простой (и в общем правильный) уровень чувств, делая им глубину интонациями, мимикой, картинкой. Поэтому, например, в разговоре Наташи братом о ее тайной помолвке его чувство неудовольствия отъездом Андрея выражается в прямом выражении того, что он чувствует: "зачем твой жених уехал, ему стыдно признаться, что вы обручены, он - холодная рыба, раз уехал, разве он любит тебя", и Наташа отвечает так же: "Конечно, любит". У Толстого они, чувствуя все то же простое, но пропуская чувства через насыщенный раствор рефлексии, эмпатии, соотнесения их со всей сложностью мира, говорят так ясно, просто и адекватно этой напитавшейся сложности, что по соотношению формы и содержания могут сравниться только с вытащенной из воды не отжатой губкой: "Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена? -- Как тебе сказать, я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде".
А вообще, на каком языке они разговаривают у Толстого, где он взял, как он придумал этот язык: все эти "душа, моя, мне и самой страшно", "за что вы хотите лишить меня прежней дружбы, у меня так было мало счастья в жизни", "если бы я был не я", "о, подлая бессердечная порода". Никакого казенного, рабского, островско-достоевского и прочих "так ежели, сударь, вам не угодно-с с нами знаться, извольте-с ...", паки-паки, иже херувимы. Откуда они взялись с этим языком, и не то что положительные, но все: в грехе, подлости, интригах, а все тот язык, с прекрасной простотой народного, но без его косности, народный, но лучше. Такой как будто Толстой их взял не из России с 300 годами подордынского ничтожества, не из родов, измученных казнями и унижениями при Грозном, соучастием во всеобщем доносительстве при Годунове, петровскими оргиями и шутовством, павловскими порками - это какие другие, арии, атланты, "настоящие" русские из альтернативной истории, небесного Новгорода.
Или это та свобода и ясность языка, которая родилась и держалась только в тонком слое, в котором за рабочие вакансии конкурировали с протеже императрицы Марии Федоровны, но все равно имели хорошие шансы. Сколько тысяч годового дохода и сколько генералов-губернаторов и героев крымских кампаний в предках надо было иметь, чтобы даже и потом, в совершенно разоренном состоянии разговаривать на этом языке. Тайна, тайна. Той же природы, как откуда Наташа знает как танцевать русскую. Про Наташу и почему она в ВВС танцует не русскую, а цыганочку, это вторая мысль, но потом, и так длинно.

Опять Йетс. Кто объяснит, почему Love мужского полу. Ну Death - ладно еще, но тут уж выраженное женское должно быть. И, не надо мне говорить, что я перепутала crowd и crown. Ну, то есть да, сначала перепутала, но потом образ понравился, так что пусть остается, авторское.

Когда ты будешь, старой и седою,
Дремать перед огнем, мой том открой,
Читай , мечтая, обретая свой
Тот, прежний взгляд с тенистой глубиною.
Тебя любили, много было их,
Веселой грацией влекомых, красотою,
Но лишь один - паломницей босою -
Твоей душой, и грустью черт живых.
И наклонясь к огню, очнись от грез,
Шепни печально: нет любви меж нами,
Она, взлетев, скользнула над холмами
И спрятала свой лик в короне звезд.
--------------------
When you are old and grey and full of sleep,
And nodding by the fire, take down this book,
And slowly read, and dream of the soft look
Your eyes had once, and of their shadows deep;
How many loved your moments of glad grace,
And loved your beauty with love false or true,
But one man loved the pilgrim soul in you,
And loved the sorrows of your changing face;
And bending down beside the glowing bars,
Murmur, a little sadly, how Love fled
And paced upon the mountains overhead
And hid his face amid a crowd of stars.

Вот все эти дружок-вражок, ем свой, а ты рядом постой, в композиции с шайтаны - сыны сатаны отталкивают прежде всего эстетически. Раньше жанры не смешивали, частушечный русский рэп от высокого нашида отличали. Галковский все собрал в книжечку, чтоб помнили:

Не знающий страха, могучий орёл
Взлетел в вышину из ущелья.
Он выше Эльбруса в полёте прошёл
Над ночью, над тьмой, над метелью.
Орёл тот не просто орёл, а кыйран,
С глазами, как ясные звёзды.
Он – Ленин великий.
Для каждой из стран
Он – знамя, он солнце и воздух.
(С.Муканов, пер. А.Жарова)

vs

Мне ли, комсомолочке, в конторе сидеть,
Счётами греметь да в окошко глядеть!
Всем работникам села
И почёт и похвала –
Дояркам почёт,
И свинаркам почёт,
И телятницам почёт,
И садовницам почёт!
Только я одна-одинёшенька,
От утра дотемна, до темнёшенька
Не в почёте, не в части,
Пишу ведомости.
(Г. Санников, 1955 г.)

Но, господа, есть великий русский писатель Сорокин, который жанр предвидел и гениальный образец, по всем законам эпоса про превращение маленького работника органов внутренних дел в небесного батыя, написал, учитесь.
(знаю, что длинно, но как Гайавату резать):

Жили три подруги в селенье Урозлы,
Три молодые колхозницы в селенье Урозлы:
( Collapse )

Спасибо ВВС, под вздохи "ну зачем же вы так, а это-то откуда" снова начала листать В&М.
Про Толстого не зря говорят, что чувства юмора у него нет, что он может быть весел, то есть его герои веселы, но сам он никогда не пытается рассмешить читателя. Это правда, предоставляющий читателю в каждой сцене услугу spirit migration в своих героев ЛТ, как человек правдивый и понимающий, что люди иногда шутят, а ситуации бывают смешными, пускает такое в свой сюжет, но, как правило, герой, которого он сейчас одушевляет, шутки этой не понимает, ситуация для него, и для читателя соответственно, оказывается неловкой или вовсе мучительной. Пьер не понимает шутки про "Кузьмича со всех сторон", Андрею скучны анекдоты на обеде у Сперанского, анекдоты присутствуют только как часть обычаев общения.
Для сатиры Толстому надо тоже что называется "выйти" из всех героев, потому что рефлексией-иронией над собой ни сам, ни его герои не владеют: они отвратительно серьезны в любых мыслях о себе. А выходить из них Толстой не любит - это его фишка, там ему хорошо заниматься тонкими настроечками--оттеночками. Ну разве что для баталий и движений народов с такой высоты, что ему (и никому в результате) не до смеха.
И вдруг единственная сатирическая сцена во всем романе (если не вообще единственная в написанном), да сделанная прекрасно, Салтыков-Щедрин прямо, со стандартной басне-сказочной моралистической концовкой: король-то голый, а вы друзья, как ни садитесь. Это история про то, как одна барыня при живом муже за двух генералов выходила, прямо две отдельные главы, 6-я и 7-я в третьем томе.
Элен, будучи замужем за Пьером, хотя и в состоянии separated, она в Петербурге, он в Москве, решает выйти замуж за молодого иностранного принца или старого вельможу, занимавшего одну из высших должностей в государстве. Для чего рассказывает всему Петербургу о том, как сложен этот выбор. И для этого меняет веру на католическую и ждет соответствующую разрешительную "бумагу" от папы. Вся эта история - Элен с голубиным видом, чувствующая la grâce при перекрещении, обращающий ее аббат - оба классические сказочные злодеи-хитрецы, пытающиеся перехитрить друг друга; невообразимые для Толстого, целиком жанровые, даже комиксовые, характерные герои, свойственный для анекдоту темп, невозможная реакция окружающей среды (свет за 50 лет до Анны Карениной поддерживает двойное покушение на его устои - православие и законный брак) - классический сатирический рассказ, прямо хоть ножничками вырезай.
И заключительных персонажей-морализаторов Т. для верности вставил даже двух, и оба очень ловки на язык в своих прибивающих моралях: Билибин с его "вот что значит твердо поставить вопрос" и Марья Дмитриевна Ахросимова (У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех ...... так-то делают.").
И так вдруг этот рассказ понравился Толстому, что он для него, для пущего эффекту, даже и сам характер Элен, который он ужасно не любил и ни разу в Элен читателя не пускал (поэтому так странны у ВВС сцены, когда Элен действует сама по себе, слова говорит, что-то делает, у Толстого она существует только, когда ее видит Пьер, потом Наташа) изменил: она вдруг начинает "думать", что Пьер ее любит, и пишет ему письмо исходя из такого предположения, совершенно немыслимого исходя из всего прежнего действия. А в 4-й части Толстой не удерживается и убивает Элен, не выпустив из анекдота: она кончает с собой, overdosed средством для прекращения беременности, "мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей". При этом в больших обществах все говорили, что она умерла от страшной болезни, которую так приятно было выговаривать "angine pectorale" (стенокардии, а вовсе не ангины, если кто подумает).
Комический трехстрочный суицид Элен из-за того, что Пьер не отвечал ей, эта прямая месть героине (типу женщин, антипатичному Т.), можно было сделать только в рамках сатирического рассказа - обычно смерть Толстой обставляет не торопясь, с любовью, вслушиваясь в мельчайшие нюансы чувств, граф Безухов, Болконский, брат Николай в АК, даже и маленькие смерти, вроде старого графа Ростова, все умирают хорошо и подробно, а уж к Ивану Ильичу Т. подошел с большим опытом в заплечном деле.

В общем, Толстой не только велик, но еще и неожиданно разнообразен.
Ждем следующей серии, может что еще нового у Льва Николаевича откроется.

Вчера оказались на Брайтон-Бич. Подумалось, что если бы я была что-то типа Пелевина, я написала б рассказ, о том, что вот все они, тут гуляющие, приехали сюда 4 дня назад и живут здесь много лет. ( Collapse )

Во дни сомнений и тягостных раздумий читайте, например, эпилог "Войны и мира". Там помимо оптимистичнейших и жизнеутверждающих грязных пеленок есть такое:
"Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, -- с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, -- то уничтожится возможность жизни."

Вот прочитала это мучительнейшее "как бы сказать, ничего не говоря", и подумалось: а ведь и правда, деятелям-то культуры, ну тем, про кого культура знает, им национализироваться значительно сложнее, чем элитам. Потребности элит характера материального, а значит относительно воспроизводимого в условиях разрешенного пространства. А чем заменишь апофеозы мировой славы и духовного сотрудничества?

Ребята, а вы не хотите запретить на время баны и фильтры ленты? Ну запрещают же наушники на взлете и за рулем - внимание отвлекают от обстановки. А то мы на встречке, а скорость уже и не 150.

И парадоксы стали на злобу дня. А вот интересно, а что случилось с трудами вождей? Идейных вдохновителей? Как учим, куда ведем? Что случилось с жанром? Где, собственно,"Как нам реорганизовать нашкрым" и "Империокретинизм как зеркало украинской революции?"